Союз | Union

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Союз | Union » Это интересно | Interesting » Воспоминания участников ВМВ


Воспоминания участников ВМВ

Сообщений 1 страница 11 из 11

1

Недостатки Хетцера
автор
Армин Зонс
перевод - Вадим Нинов

Я не собираюсь  повторять то, что уже хорошо известно про Хетцер. Вместо этого, я расскажу про некоторые усовершенствования сделанные в ходе производства и укажу на ряд скрытых недостатков, с точки зрения члена экипажа. Я бы хотел отметить, что пройдя подготовку и командуя Хетцерами я обнаружил серьёзные недостатки, о которых расскажу ниже.

Машина имела несколько обозначений. Первоначально она называлась  "Leichtes Sturmgeschьtz 38(t)", затем - "Panzerjдger 38 fьr 7.5cm Pak 39 L/48" и в итоге - "Jagdpanzer 38 Hetzer". Первые серийные машины в начале 1944 имели узкую сплюснутую по бокам маску "Saukopf" [свиная голова], которая не обеспечивала надёжной защиты внутреннему отражателю, при повёрнутой по горизонтали пушке. Это быстро обнаружилось и к середине 1944 начался выпуск улучшенной более широкой маски, которая успешно оставалась на службе до конца войны.

В ходе производства упростили компоненты подвески, вдвое уменьшили количество болтов на опорных катках, а отверстия на направляющем колесе сократились с 12 до 6, а затем и до 4. Первоначально горизонтальное расположение глушителя изменили на почти вертикальное, чтобы глушитель не являлся ловушкой для фугасных снарядов попавших на моторное отделение.

Собственно говоря, я не считаю, что Хетцер есть одним из лучших истребителей танков 2МВ. Он был всего лишь улучшением самоходных ПТ-пушек пехотных дивизий на которые приходилось полагаться и не более того. Сама по себе пушка была отличная, а вот её размещение в машине являлось главным недостатком. Главный недостаток заключался в расположении экипажа, определявшимся смещённым от центра орудием. Это было самое худшее расположение среди всех многочисленных немецких машин с ограниченным траверсом. Эффективность машин такого типа зависела от тесного взаимодействия между командиром, наводчиком и водителем при обнаружении целей и наведении на них машины и пушки. Такая сплочённость была особенно важна в Хетцере, с его  углом горизонтального наведения - 16 градусов - самым маленьким среди всех машин такого типа стоявших на вооружении. Разделить экипаж было бы гиблым делом, но именно так поступили на Хетцере. Командир оказался втиснутым в ящик отгороженный в моторном отделении и отделён от остального экипажа пушкой перед передней стенкой. Из-за того, что командир сидел далеко сзади, в его поле зрения не попадало большое пространство перед машиной. Обзор командира был очень затруднён, а дым  из пушки прямо перед ним, делал обзор ещё хуже.

Ещё я бы хотел отметить, что он имел очень мало перископов в сравнении с другими моделями истребителей танков, что тоже не шло на пользу. Ограниченный 5-ю градусами влево траверс пушки вынуждал водителя ставить машину под углом, чтобы наводчик мог следить за целями движущимися влево. Это в свою очередь подставляло 20мм борт - самый слабый среди всех немецких истребителей танков. Малейший поворот пушки вправо, составлявший 11 градусов, оттеснял заряжающего от основного расположения боекомплекта под орудием и на правой стенке напротив него. Pak 39 разрабатывалась для правостороннего обслуживания, однако поскольку заряжающий сидел слева от пушки, то он был вынужден при заряжании тянуться над отражательным экраном, вместо низкой удобной конструкции справа. Все механизмы управления находились на правой стороне затвора, пусковой рычаг, защёлка предохранителя и отпиратель - поэтому, чтобы дотянуться до них заряжающему приходилось тянуться над наводчиком и затвором.

Отпирание ствола перед первым выстрелом, разряжание орудия, не говоря уже про извлечение повреждённой гильзы - требовало почти акробатических способностей. Однако его движения ограничивались механизмом управления пулемётом, свисавшим с потолка. Идея дистанционно управляемого пулемёта была очень хорошей, однако дисковое питание на 50 патронов, заставляло часто перезаряжать пулемёт, а это было нечто!! Люк открывался только, когда пулемёт был повёрнут в сторону, а движения заряжающего, который пытался перезарядить диск (а ещё чаще вынуть заклинившую гильзу) ограничивались пулемётными щитками. Положительным было то, что щиток всё же обеспечивал ему небольшую защиту. Кстати говоря, все 3 члена экипажа, сидевшие слева, должны были выбираться через этот люк, у командира же в этом отношении было преимущество.

Пристальный взгляд на крышу данной машины и немного здравого смысла всё прояснят. Мне жаль, если я разочаровал некоторых поклонников Хетцера, но одно дело, когда смотришь на машину с правильной формой в музее и другое - когда в ней воюешь. Конечно же немецкие конструкторы понимали недостатки Хетцера и уже в 1944 имелись планы улучшенных машин на базе расширенного шасси 38(d), как впрочем проект Круппа с задним расположением просторного боевого отделения и пушки 7.5cm L/70, как тут показано. Тем не менее, эта улучшенная версия никогда не шагнула дальше обозначения на чертёжной доске -  No.Bz. 3471 Panzerjaeger 38T mit 7.5cm L/70 (KwK42), а окончание 2МВ войны остановило его дальнейшую разработку.

0

2

На каждой войне есть свои и чужие, герои и нелюди, силы добра и поганая нечисть со всех противоборствующих сторон. А кроме того, на любой войне есть люди, семьи и даже целые народы, которых просто засосало в общий круговорот насилия. Они не нападают и не обороняются, они воюют не за правду и не за идею — они просто стараются выжить. Если послушать современных латышских политиков, события шестидесятилетней давности были исполнены большого исторического смысла. Но в рассказах латышских ветеранов, с которыми встретился корреспондент «РР», нет ничего от этого пафоса. Есть только то человеческое, что сильнее любой войны
Грустный Швейк

— Однажды мое подразделение после тяжелого марш-броска вышло на большую солнечную поляну, — вспоминает латышский ветеран Вилнис Гринбергс. — В тот же момент с другого конца поляны появились русские — такие же вымотанные и смертельно уставшие. И вот мы смотрим в их изможденные лица, на их грязные руки, лежащие на прикладах. А они смотрят на нас. В полной тишине. И никто не хочет стрелять, все хотят, чтобы этот ужас просто кончился — растворился в воздухе. Это длилось несколько минут. Если бы у кого-нибудь сдали нервы и он нажал на курок, на этой поляне была бы гора трупов. Но вдруг в какой-то момент я понял, что смотрю в зеркало. Мы медленно стали отходить к кустам. И русские, как наше отражение, тоже стали пятиться. Потом мы развернулись и ушли. И русские тоже. И все остались живы.

Фронтовые истории Вилниса Гринбергса поражают своим сюрреализмом. Но чем дольше слушаешь, тем больше понимаешь, что никакого безумия в этом без­умии нет. Просто человечность на войне всегда выглядит бредово и нелогично, потому что у войны другая логика и эта логика бесчеловечна.

Рассказы Вилниса уже легли в основу пьесы «Дедушка» молодого рижского актера и драматурга Виллиса Даудзиньша. Виллис решил поставить эту пьесу после того, как сам пытался найти следы своего пропавшего во время войны деда, который был красным партизаном. Во время этих поисков Виллис встретил трех персонажей, у каждого из которых была своя правда. Один пошел воевать против немцев и стал партизаном. Второй — наоборот, за немцев, потому что видел, как в 1940 году комиссары депортировали латышей в Сибирь. Но история третьего — Гринбергса — самая безумная. Он случайно оказался на стороне немцев, а потом еще более случайно воевал за СССР, дошел до Берлина и получил медаль «За победу над Германией».

— Что меня всегда удивляло — это отношение русских к своим солдатам, — вспоминает ветеран. — Когда я воевал за немцев в латышском легионе, на нас гнали дисбаты — это были толпы плохо вооруженных людей. Почти без просветов между людьми. Не попасть было невозможно, а не стрелять — нельзя, иначе эти люди убили бы тебя. Я стрелял, но мне было противно. Я понимал, что это не война, а просто какое-то истребление. Так не должно быть. Я не знаю точно, сколько я убил солдат Красной армии. Может быть, двести или триста. А потом стал ее солдатом сам.

В детстве Вилнис Гринбергс мечтал стать летчиком. При «первой оккупации», как сейчас в Латвии называют 1940 год, когда страна стала республикой СССР, его мечта начала сбываться: он вступил в отделение Осоавиахима. Еще немного, и он стал бы «сталинским соколом». Но тут началась война, и Гринбергс оказался на территории, занятой гитлеровцами.

— Мы с приятелем узнали, что открывается набор в латышский легион. И я добровольно пошел. С радостью. И приятель. И весь класс.

Как признает сам Вилнис, они просто, как все мальчишки, мечтали попасть на войну. Если повезет — летать на самолетах. Но в летчики латышей не брали — Гринбергса зачислили в противотанковый расчет. Как он сам про себя говорит, «работал с фаустпатроном».

Однажды Гринбергс сидел в полосе между своими и русскими позициями. Его противотанковое подразделение делало такие ямы в земле, куда мог поместиться только один солдат. Замаскировавшись, он ждал, когда вражеские, то есть советские, танки пойдут в атаку, чтобы привести в действие противотанковую мину. И тут он увидел, что прямо на него ползет русский солдат — такой же минер. В одной руке у него был автомат, в другой мина. Расстояние между ними быстро сокращалось, но русский латыша не замечал. Наконец, когда между ними осталось буквально два метра, русский увидел Гринбергса и направленный на себя ствол.

— Я стволом показал ему на землю — мол, положи автомат. Потом в другую сторону — положи мину. Наконец, сделал жест от себя — ползи отсюда. Русский уполз обратно к своим позициям. А через несколько минут он встал в полный рост над своим окопом — видимо, это было такое наказание. Я по телефону сказал своим, чтобы не стреляли. Он стоял минут двадцать, а потом исчез: наказание закончилось.

Гринбергс говорит, что потом он много лет мечтал встретить того солдата.

— Я представлял, как окажусь в какой-нибудь компании ветеранов и кто-то расскажет об этой истории, которая с ним случилась. А я встану и скажу: это был я. И мы бы обнялись и расцеловались.

Во время очередного боя его контузило. А когда пришел в себя — «Опа! Вокруг одни русские!» На допросе он сказал, что всегда симпатизировал СССР, а на линии фронта оказался, потому что хотел перебежать. В качестве доказательства показал тот самый билет Осоавиахима. В пылу наступления разбираться с ним было некогда, людей не хватало, Вилнису поверили. Через пару дней он уже сидел в танке, который штурмовал позиции немцев.

— Я не мог поверить, что это происходит со мной: я сижу в русском танке и иду в атаку на тех, за кого совсем недавно воевал. О боже! Я иду в атаку на собственные мины, которые я же ставил! Я должен стрелять по своим же парням, а они сейчас сидят с фугасами и целятся в меня! А стрелять мои парни умеют!

Через несколько минут танк Вилниса подбили.

— Наш экипаж хотел вылезти, а я знал, что вылезать нельзя: наши, то есть латыши-легионеры, специально ждали, когда экипажи советских танков покинут подбитую машину, чтобы расстрелять их из автоматов. К счастью, у советских танков был люк в днище, и я убедил своих вылезти оттуда.
«Я не мог поверить, что это происходит со мной: я сижу в русском танке и иду в атаку на тех, за кого совсем недавно воевал. О боже! Я иду в атаку на собственные мины, которые я же ставил!»

В общем, в тот раз Вилнису повезло. Ему и его новым товарищам дали еще один танк, на котором он дошел до самого Рейхстага.

В последней битве за Берлин Гринбергс больше всего опасался немецких кумулятивных снарядов, которые примагничивались к поверхности танка, пробивали в броне дыру и взрывались изнутри. И Вилнис нашел противоядие, которое, возможно, спасло жизнь его экипажу. На окраине Берлина он нашел взорванную канализацию и вместе с товарищами на всякий случай густо измазал собственный танк человеческим дерьмом.

Непонятно, что так не понравилось в этом немецким кумулятивным снарядам, но ни один к танку так и не прилип.

— По Берлину мы ездили эдакой кучей дерьма, — смеется хриплым голосом ветеран.

Потом Вилнис получил медаль «За победу над Германией», но до самого распада Советского Союза он скрывал, что воевал в числе легионеров. В родную деревню не вернулся, жил под придуманным именем, чтобы никто не мог раскрыть его тайну. Только матери, уже успевшей получить от фашистов известие о его гибели, Вилнис сообщил, что с ним все в порядке.
Брат не стреляет в брата

Если Вилнису Гринбергсу удалось посмотреть на войну с обеих сторон — и все это выглядит как сюрреалистический анекдот, — то для Игоря Бриежкалнса раскол латышей стал личной трагедией. Сам Игорь прошел всю войну в составе латышских частей Красной армии и дослужился до капитана. А его родной брат Георг попал к легионерам и сгинул где-то в Польше. Но братьям Бриежкалнсам по крайней мере не пришлось друг в друга стрелять.

Мы встречаемся с Игорем в вестибюле дорогой гостиницы в центре Риги. Он робко входит в непонятную среду — звучит английская речь и немецкая, сбоку
выпивают какие-то шведские туристы и турецкие бизнесмены.

Те, кто понимает русский язык, удивленно подслушивают наш разговор. Он очень странно звучит здесь, в мире XXI века — в мире бизнеса, Евросоюза, айфонов и независимой Латвии. У Игоря Александровича кепка-милитари и значок латышских стрелков.

0

3

— Как получилось, что вы попали в советскую армию, а ваш брат стал легионером?
Игорь Бриежкалнс прошел всю войну в составе латышских частей Красной армии. А его родной брат Георг попал к легионерам и сгинул где-то в Польше. Но братьям Бриежкалнсам по крайней мере не пришлось друг в друга стрелять

— Я застал еще армию независимой Латвии. В 1940 году пошел добровольцем — мне было 20 лет. Я служил рядовым, радиотелеграфистом. А потом случились всем

известные события: пришел Советский Союз. Почему мы не сопротивлялись? Потому что понимали, что это бессмысленно. Оформлено все это было как добровольное вступление прибалтийских республик в СССР. Но ведь и Гитлер взял Австрию «добровольно»: провели плебисцит, где за аншлюс якобы проголосовало 80% населения. В общем, мы воспринимали все это как неизбежность. У нас был приказ оставаться в казармах — мы и оставались.

— Каковы были ваши первые впечатления от русских?

— Я был молодой, меня больше впечатляло внешнее. У нас, латышей, были хромовые сапоги, френчики. А красноармейцы пришли в обмотках и гимнастерках. Всех нас поразило, какие они малорослые. И много монгольских лиц. А еще низенькие лошадки. Уже потом мы узнали, что к нам перебросили дивизии из Средней Азии. Они очень смешно смотрелись рядом с верзилами латышами.

Войну Игорь встретил уже курсантом Рижского военно-пехотного училища. Его родители и брат Георг — он был еще подростком — жили в деревне. Вскоре они попали под оккупацию. В августе 1944 года Георгу исполнилось 18 лет, и его призвали в легионеры. Это только говорят, что туда шли добровольно — на самом деле отказаться было нельзя, иначе расстрел. Вот так братья и оказались по разные стороны фронта. История для латышей типичная.

— Это правда, что латыши встречали немцев как освободителей?

— В каких-то отдельных деревнях на западе Латвии, может, и встречали. Но в масштабах всей страны это было нехарактерно. Я видел много беженцев, а с чего бы они побежали от освободителей? На третий день войны я стоял у нашего училища, курил. Смотрю — со стороны Даугавы движется какая-то непонятная колонна: женщины с ребятишками, подводы, люди с котомками. Откуда вы? Из Шауляя! Герман уже в Шауляе! А ведь это уже глубоко в Литве. В этот же день мы узнали, что Лиепая окружена. Непобедимая Красная армия ничего не могла сделать с немцами, но большого ликования по этому поводу я не заметил. В общем, нас, курсантов, вывезли под Псков, там в каком-то болоте дали звания лейтенантов, и дальше я уже воевал в разных латышских частях советской армии.

— Вы воспринимали немцев как врагов?

— Конечно. Фашистская Германия напала на нас. Мы видели, что горят русские города и села, видели мирных жителей с голодными детьми. Конечно, наши симпатии были на стороне русского народа. Мы воевали зло — ведь мы в двадцать лет оказались вне Латвии, а все наши близкие остались там. Что с ними, живы ли наши родители? А туда попасть — путь только один: сокрушить немецкую армию.

— Была ли какая-то агитация со стороны немцев: мол, переходите на нашу сторону?

— Один раз скинули нам с самолета листовки на латышском языке. Мол, зачем вы воюете, опять коммунисты придут и будут вас ссылать — переходите на нашу сторону! И даже рецепт там был: надо глотать мыло, тогда будет понос и вас освободят из армии. А чтобы комиссар не видел, мыло надо есть, когда умываешься. Ну, мы посмеялись, и я отдал приказ листовки собрать и сжечь. Другой раз тоже прилетел со стороны немцев самолет. У меня как сейчас стоит перед глазами картина, как туча листовок долго так оседала. Там был портрет сына Сталина — мол, он сдался в плен и приглашает сдаться остальных. Но наша пропаганда тоже работала.

Игорь Бриежкалнс открывает свою любимую книгу: В. И. Савченко «Латышские формирования Советской армии на фронтах Великой Отечественной войны».
Закладка лежит на странице с обращением латышских стрелков, ветеранов революции и Гражданской войны, к соплеменникам, попавшим в войска СС: «Сыны латышского народа! Вы не смеете осквернить традиции и честь своих дедов и предков. Вы можете воевать только против немцев — наших злейших врагов… Латыши! Не позволяйте использовать себя в качестве слепого оружия для спасения Гитлера. Поворачивайте оружие против гитлеровских насильников и их прислужников».

— А что бы вы делали, если б столкнулись с латышами в бою?
«Не наша это была война. Мы и с легионерами потом общий язык находили. Мы понимали, что за редким исключением никто добровольно не шел воевать ни за одних,
ни за других, а задача у всех была одна — выжить»

— Ну что делали… Стреляли бы. Не убьешь ты — убьют тебя. Но злобы не было. Врагами мы друг друга не считали. И, слава богу, мне стрелять не пришлось. Только когда брали Курляндский котел (крупная группировка фашистов на западе Латвии, ожесточенно сопротивлявшаяся до последних дней войны. — «РР»), наши очень хорошо поливали артиллерийским огнем их войска, и я знал, что где-то там дивизия латышей. Все знали. Я очень боялся, что среди них мой брат. Уже потом я узнал, что там воевала 19-я дивизия, а 15-я, в которой служил мой брат, была уже в Польше. Где-то там он и погиб. Ни место гибели, ни местонахождение могилы нам до сих пор неизвестны. Уже после войны я писал в архив дивизии — ответили, что он погиб 3 февраля где-то в Померании. Вроде бы от попадания разрывной пули в голову. Мне его страшно жалко. Это был просто мальчишка, который попал в немецкие войска случайно. Через две недели после того, как его забрали, советские войска освободили нашу местность. Еще чуть-чуть — и он вполне мог оказаться в Красной армии.

Игорю Александровичу о брате говорить очень тяжело, это хорошо заметно: голос становится тише, дрожит, глаза слезятся. Иностранцы начинают коситься на плачущего ветерана и на меня — не я ли его обидел?

— Вы воевали за одних, брат — за других, а ваши родители были за кого?

— Ни за кого они не были. Они просто хотели, чтобы мы остались живы и все это скорее закончилось. Не наша это была война. Так все думали. Мы и с легионерами потом общий язык находили. Мы понимали, что за редким исключением никто добровольно не шел воевать ни за одних, ни за других, а задача у всех была одна — выжить. Нам даже было жалко наших бывших врагов. В 1970-х годах я поехал в свою деревню, куда вернулся одноклассник моего брата. Они были погодки, их вместе призвали в легионеры. Вдруг, думаю, он что-нибудь знает про Георга. Его звали Эдгард Серданс. До войны он был двухметрового роста, с огромными лапищами — когда брал бутылку, было видно только горлышко. Мы таких называли «латышский медведь». После войны его отправляли на трудовой фронт — русла рек расчищать. Я не узнал этого человека. Он был кожа да кости. Стоя в холодной реке, заработал туберкулез. Мы сели с ним на бережок, на старую лодку, и он сказал: я все понимаю, коммунисты считали нас врагами, нас надо наказать. И мы готовы были работать. Но почему такое бесчеловечное отно­шение? Мы же не фашисты — мы просто люди, которых заставили стрелять.
Нередкое исключение

Алберт Паже из тех латышей, кто точно знал, за кого он идет воевать и почему. Паже с детства ненавидел немцев и считал их «историческими врагами латышей». Правда, по злой иронии судьбы воевать ему пришлось в основном с латышами же.

Интересно, что Алберт и сейчас, уже в преклонном возрасте, все еще в строю — теперь он в качестве известнейшего в республике адвоката защищает права ветеранов. От посягательств родного государства.

0

4

— В июне 1941-го я закончил второй курс электротехнического техникума и на лето устроился вожатым в пионерлагере. Был солнечный день, мы с ребятами шли на море купаться. Тут нам объявили, что началась война и через пару дней всех будут эвакуировать. Дети меня спрашивают: что будем делать? Отвечаю, что пионеров отвезем домой, а комсомольцы дадут отпор историческому врагу Латвии — немцам. Они тут же предлагают: давайте уйдем своим отрядом в леса, чтобы воевать вместе. Мы же еще сами дети были — все воспринимали как игру.

В Риге мы собрались в райкоме комсомола, чтобы организовать комсомольский истребительный отряд для борьбы с диверсантами. Нам раздали велосипеды, винтовки и патроны, и мы поехали из Риги. Были уверены, что доберемся до Сигулды (город в 40 км к северо-востоку от Риги. — «РР») или до Цесиса (90 км от Риги. — «РР»), а потом немцев остановят и мы вернемся назад. Но вернулись не скоро.

Отряд комсомольцев отправился в один из районов Латвии — Раунскую волость, — чтобы «оградить население от айзсаргов (военизированные отряды латышских крестьян, симпатизировавших немцам. — “РР”), которые пытались наводить там свои порядки».

— Для меня не стоял вопрос, за кого воевать, — вспоминает Паже. — Я и мои родственники всегда воспринимали немцев как врагов, а русских как своих. Мой отец и его братья в Первую мировую воевали в царской армии. Латвия 700 лет была под гнетом немецких баронов, которые латышей и за людей-то не считали. Меняли нас между собой на охотничьих собак или на дорогую курительную трубку. И когда к нам шли гитлеровцы, мы воспринимали их как потомков той знати.

Детство Паже прошло в Риге, в так называемой Агенскалнской слободе. Рядом жила немецкая община, и Паже сталкивался с немцами с юных лет.

— В нашей слободе на пустыре было футбольное поле с воротами. После уроков — а я учился в латышской школе — мы шли на это поле, и если оно было занято немецкими школьниками, мы начинали с ними драться. Прогнав немчуру, гоняли мяч с удвоенной энергией до темноты. Еще были стычки в центре города. Здесь немцы по вечерам прогуливались целыми семьями. Уже тогда немецкая молодежь ходила в форме гитлерюгенда: короткие штанишки, белые чулки и повязка со свастикой на рукаве. Мы драк здесь не затевали. Ограничивались тем, что брызгали на них чернилами для перьевых ручек.

На фронт Алберт попал в составе 43-й гвардейской стрелковой Рижской дивизии — чтобы его взяли, прибавил себе год. Воевал под Химками и Клином, освобождал Наро-Фоминск и Боровск. Тут он и подвернулся под пулю немецкого снайпера. А после лечения на фронт уже не вернулся. Зато стал «латышским Левитаном» — известным всей республике диктором.

— Однажды в студию во время передачи мне принесли материал о том, как в 1941 году в Рауне айзсарги повесили местных ребят. Начал читать, и тут у меня горло перехватило. Ведь во время отступления попали мы именно туда. И местная молодежь хотела уйти с нами. Но родители категорически воспротивились. Как только мы ушли, айзсарги их арестовали, повесили в присутствии родителей, а затем казнили и взрослых.
«Я и мои родственники всегда воспринимали немцев как врагов. Латвия 700 лет была под гнетом немецких баронов, которые латышей и за людей-то не считали. И когда к нам шли гитлеровцы, мы воспринимали их как потомков той знати»

Впрочем, в работе «Левитаном» были и радости. Как говорит Паже, он страшно гордится, что именно он сообщил латышам об окончании войны.

— 8 мая 1945 года я работал до поздней ночи, поэтому 9 мая не должен был выходить на работу. Но в пять утра меня разбудили и сказали, что я должен идти на радио, чтобы прочитать приказ верховного главнокомандующего. Я был старшим диктором и поэтому приказы главнокомандующего никто, кроме меня, читать не мог. Я  не знал, что в этом приказе: мне никто ничего не говорил. Я побежал на радио — передача должна была начаться в шесть утра. Там-то я и узнал, что немецкие войска капитулировали и наступил мир.

После войны Паже сделал юридическую карьеру, венцом которой стала работа первым замом министра юстиции республики. Сейчас, несмотря на свои 86 лет, он работает адвокатом и очень гордится тем, что защищает права советских ветеранов, борется за то, чтобы им дали наконец статус участников Второй мировой войны. Пока такой статус есть только у бывших «лесных братьев» и латышских ветеранов СС. Большинство из них, кстати, тоже не в восторге от такого особого положения. Для тех, кто знает, что такое война, она заканчивается с последним выстрелом. Но Латвией сегодня правят люди молодые — им очень нравится делить стариков на своих и чужих, героев и нелюдей, силы добра и поганую нечисть.

Фото: из личного архива И.Бриежкалнса; Марис Морканс для «РР»; Марис Морканс для «РР»; из личного архива И.Бриежкалнса; Марис Морканс для «РР»; из личного архива А.Паже

0

5

http://news.mail.ru/society/5857177/?frommail=1
«Наша Великая Победа — это большая загадка»
Материал предоставлен изданием Газета.Ru
Распечатать 8 Мая 2011, 10:08 Россия День Победы история
Тула

   

В преддверии Дня Победы «Газета.Ru» приводит воспоминания профессора Новосибирского госуниверситета, г.н.с. Института филологии СО РАН Александра Ильича Федорова, который во время войны был воздушным стрелком, старшиной 22-й гвардии Авиации дальнего действия. Он награжден орденом Отечественной войны I степени, медалями «За отвагу», «За боевые заслуги», «За оборону Сталинграда», «За оборону Ленинграда».

В первых послевоенных фильмах наших изображали героями, а немцев — дурачками, хотя, если судить по оснащенности и подготовке бойцов, этот образ больше подходил советской стороне. Я был пятым по счету стрелком-смертником. Немецкие истребители умели стрелять с 1000-800 м, они убивали стрелка-радиста, а потом подходили вплотную и расстреливали наши самолеты. Наша авиация была не готова к бою, а вся тренировка заключалась в обучении режимам полета, взлета и посадки. Убойная сила нашего пулемета ШКАС (Шпитального-Комарицкого авиационный скорострельный) составляла всего 300м. Из-за его высокой скорострельности между выстрелами возникали большие задержки, а в воздушном бою это равносильно гибели.

Но и с такой техникой надо было выходить на цель.

Для этого ведущий экипаж, обычно наш, выпускал над целью светящиеся авиабомбы, и тогда издалека нам было видно, что там происходит. Немцы светили в воздух мощными прожекторами. Как только советский самолет попадал в их луч, они открывали огонь, и от него оставался только падающий вертикальный огненный столб. От прямой атаки наш штурман умел уходить в сторону, где стреляли меньше, там мы бросали бомбы и резким снижением уходили из зоны обстрела. Наш командир — герой СССР Иван Гармыш был человеком разумным, дорожил своим экипажем и позволял нам уходить от страшного зенитного огня. Зато комиссар, который сам-то даже не летал никогда, все время обвинял нас в трусости. Советская бравада сильно вредила делу как на высшем уровне, так и на местах. Ведь чтобы защитить Родину, разумнее всего остаться в живых, а не пасть смертью храбрых.

Наши потери в воздушных боях были в пять раз выше, чем у немцев.

Для сравнения: лучшие пилоты-истребители Александр Покрышкин и Иван Кожедуб каждый сбили более полусотни вражеских самолетов, а немец Эрих Хартман — 352 наших. На советских истребителях У-2 не было вообще никакого оружия — с них вручную сбрасывали бомбы из кабины самолета на немецкие землянки, и сбить их не представляло для немцев никаких проблем. Лозунги советской авиации «летать выше всех и дальше всех» были сплошной бравадой. Чаще всего наши стрелки имели за плечами образование не больше 7-8-ми классов. Конечно, нельзя было посылать на войну совсем не обстрелянных парней. Когда твой самолет подбили, можно прыгать с парашютом, только если машина уже горит, и нет никакой возможности ее спасти. В противном случае ответишь головой — всех струсивших направляли в штрафную роту, где они обычно погибали. А в то время, как сотнями тысяч гибли неопытные советские солдаты, наше правительство искало врагов народа и проводило массовые расстрелы среди своих.

Победа нашей страны в Великой Отечественной войне — это большая загадка.

В боях под Сталинградом наш полк был разбит — оставалось всего несколько машин, которые надо было перебазировать на другой берег Волги на плотах. Весь город горел, а немцы с бреющего полета расстреливали раненых, которых пытались перевозить через широкую реку на мелких пароходах. Те бросались в воду и тонули, а мы ничем не могли им помочь. В учебниках пишут, что в тот день погибло 43 тысячи жителей, но число жертв гораздо больше, ведь там были не только жители города — к Сталинграду отступали с Украины и с Запада России.

А когда мы увидели, как под Сталинградом расстреливали с самолета отступающих женщин и скот, который они гнали с собой, то почувствовали горькую безысходность и истинно звериную ненависть к немцам.

Один из наших от бессилия и злобы стал стрелять по немецким истребителям из своего пистолетика. Какой-то мужичок из рабочих пристыдил его: «Вы должны быть в небе, что вы тут делаете?» А что нам было делать? Думаю, что все эти чувства во время войны испытывали не только разбитые немцами авиаторы — первые годы войны наши силы были несравнимы с вражескими.

Война учила нас беспощадности. Когда мы бомбили немецкое отступление по дороге Бреслау — Берлин, там вместе с солдатами ехали и мирные люди на колясках, и наш радист отказался по ним стрелять. Тогда командир выругал его матом и приказал стрелять мне. Очень тяжело и неприятно потом было вспоминать об этом, но немцы поступали гораздо хуже. Когда нас подорвали на Пулковских высотах, я два дня был в Ленинграде и видел там людей, похожих на тени. Авиаторов кормили неплохо, и мы раздавали хлеб оставшимся в живых мирным жителям, которые голодали, поэтому, куда бы мы ни прилетели, нас всегда ждали местные. «Дядько Сашко, хлиба у мамы нема», — встречал меня мальчонка в украинской деревне. Такая же ситуация была везде по России.

Уже в мирное время я с грустью наблюдал за дальнейшей судьбой некоторых самых лучших людей из нашего полка — командиров, штурманов, пилотов.

Жизнь, что была уготована им по возвращении на родину, которую они освободили от германских захватчиков, для некоторых из них стала сложнее пройденной ими войны.

Победители оказались не у дел. Штурман Данил Иванович Нагорный, сибиряк из Ишима был крупной фигурой в авиации, майором, а дома для него нашлась лишь унизительная работа вахтера. Однажды он крепко напился, да и замерз насмерть. Своему командиру, Герою Советского Союза, который тяжело болел после полученных травм, я высылал деньги на дорогие импортные лекарства — его ничтожной пенсии на них не хватало. А ведь если бы не он, едва ли я и другие члены нашего экипажа бы вернулись бы с войны живыми.

Подробнее: http://news.mail.ru/society/5857177/?frommail=1

0

6

FonWalter, я поражаюсь, как тебе удается такой "мусор" находить.
Я читал множество восспоминаний ветеранов, разных родов войск, воевавших на разных участках фронта в разное время. Они пишут много действительно страшных и неприглядных вещей, но почему-то НИКТО из них не пишет про "толпы безоружных штрафбатовцев" и "истребители У-2" и т.д.
Только вот в сомнительных интернет-изданиях появляются "герои", любящие "правду-матку". Судя по всему этот Федоров вообще далек от авиации (я уже и не уверен, что это именно он писал, а не какой-нибудь "журналюга", прочитавший википедию). Не буду вдаваться в подробности, но ряд моментов наводит на такие мысли.
Вот мой совет - не надо очернять нашу победу, не надо читать сомнительные "прозападные" источники. Не смотря на свои многочисленные недостатки, Красная Армия даже в самое тяжелое время не была таким "быдлом", каким ее пытаются сейчас показать.

0

7

Fasya написал(а):

FonWalter, я поражаюсь, как тебе удается такой "мусор" находить.

Ага :) Есть просто перлы  :D
Не буду приводить всех, но один, который очень насмешил приведу:

FonWalter написал(а):

В последней битве за Берлин Гринбергс больше всего опасался немецких кумулятивных снарядов, которые примагничивались к поверхности танка, пробивали в броне дыру и взрывались изнутри. И Вилнис нашел противоядие, которое, возможно, спасло жизнь его экипажу. На окраине Берлина он нашел взорванную канализацию и вместе с товарищами на всякий случай густо измазал собственный танк человеческим дерьмом.

Непонятно, что так не понравилось в этом немецким кумулятивным снарядам, но ни один к танку так и не прилип.

Все, кто ориентируется в оружии ВМВ поймут, что статья чистая "липа". Ни один ветеран войны (не важно за кого он там воевал) не напишет таких глупостей.

0

8

Спасибо, поржал. Размагничивание танка говном, немецкие асы-снайпера с 1000 м, зерг-раш штрафниками, массовые расстрелы, одна винтовка на троих... Михалков плачет кровавыми слезами, такие сюжеты упущены!  :rofl:

0

9

Отличный сайт с видеоинтервью ветеранов ВОВ
http://41-45.su/
Для просмотра выбрал в случайном порядке пару видеозаписей.
Рассказы меня очень впечатлили.
http://41-45.su/video/show/id/26671/
http://41-45.su/video/show/id/26633/

Отредактировано VictorB (2011-08-31 17:42:11)

0

10

Операции "Тайфун-46". :) Может сгодиться для сценария продолжения  мода ГЗМ и самое главное не какой альтернативной истории  :)

"В одном из номеров газеты "Во славу Родины" (белорусская военная газета) был опубликован материал Виктора Новикова "Операция "Тайфун-46".
Главный герой этой небольшой зарисовки ветеран МВД Сергей Григорьевич Новохацкий. Как и у большинства из его поколения, у Сергея Григорьевича фронтовая судьба. Прошел с боями Россию, Украину, Беларусь, Северный Кавказ, Польшу. Победу встретил в Германии.
Но домой Новохацкий вернулся не сразу. В составе спецбатальона он принимал участие в обеспечении спокойствия и порядка на территории освобожденной Германии. В мае 1946 года подразделение, в котором служил Сергей Григорьевич, неожиданно перебросили из Берлина в городок Вермайхен, что находился в более чем полустах километрах от немецкой столицы. Здесь ему пришлось участвовать в операции "Тайфун-46""

http://www.gsvg.ru/werwolf.html

ПАРТИЗАНЫ ТРЕТЬЕГО РЕЙХА  :x
http://www.echo.msk.ru/programs/victory/56625/

Отредактировано Uzbek (2012-03-04 14:12:56)

+1

11

Дмитрий Малько и Т-28 : Минский рейд

http://uploads.ru/t/u/w/e/uweRo.jpg http://uploads.ru/t/x/B/1/xB1OP.jpg

3 июля 1941 года по оккупированному Минску совершил рейд танк Т-28. В составе экипажа были курсанты училища, старший сержант сверхсрочной службы и один офицер в звании майор. По ходу движения этот случайный экипаж неоднократно вступал в бой, уничтожил вражескую автоколонну, большое количество живой силы и бронетехники. На окраине Минска танк был подбит. Двое погибли сразу. Судьба остальных сложилась по-разному. Свидетелями этого рейда стали жители оккупированного города. После войны они восстановили эту историю…

Содержание

В 45 году в Германии американскими войсками в числе прочих был захвачен в плен один германский офицер, который в 41-м году воевал в Белоруссии и принимал участия в захвате г.Минск. Среди его показаний внимание допрашивающих привлёк длинный и полный жути рассказ о безумном русском танке, уничтожившем в самом начале войны в г.Минск в течении двух-трёх минут полностью всю его роту вместе с кузовной техникой и бронеавтомобилями. События того дня – эти две-три минуты так сильно врезались в память этого офицера, что не смогли стереться и замылиться всеми последующими перепетиями его трудной военной биографии. Он запомнил этот танк навсегда.

Т-28 – это средний танк. 41 год, начало июля. Минск взят. Танковая бригада, где служил Д.Малько, расформировывается в связи с отсутствием танков и большей части ЛС: в бригаде остался один Т-28. У танка проблемы с двигателем, но полный запас ГСМ и почти полный боекомплект. Д.Малько – механик-водитель получает приказ взорвать танк и продолжить следовать в г.Могилёв в кузове одного из грузовиков с прочими бойцами смешанного состава. Малько испрашивает разрешение под его ответственность отложить выполнение полученного приказа и продолжить следовать в колонне на танке, поскольку тот совсем новый и не получил значительных повреждений в боестолкновениях.

Разрешение получено и механик-водитель, единственный уцелевший из своего экипажа, замыкает своим танком колонну отступающей воинской части.

3 июля в районе населённого пункта Березино колонна попадает под авианалёт, где танк получает повреждение двигателя и глохнет. Д.Малько поручается отремонтироваться и в течении суток продолжить следование в направлении г.Могилёв в пункт сбора. Колонна уходит. Малько в течение суток действительно приводит двигатель в рабочее состояние. В ходе ремонта к месту стоянки танка вышли майор и четверо курсантов. Майор – танкист, курсанты артиллеристы. Таким случайным образом, формируется полный экипаж танка.

…Первое предложение об изменении планируемого маршрута выдвижения танка высказывается вслух курсантом Николаем Педан. И неожиданно единодушно поддерживается новым командиром танка и всем остальным экипажем – все имеют практический боевой опыт.Таким образом, вместо продожения следования за уже значительно оторвавшейся колонной своей части в расположение сборного пункта отступающих частей, вновь сформированным экипажем принимается решение направить танк в противоположную сторону – на запад.

Основной и резервные топливные баки заполнены практически полностью, боекомплект – хотя и не полный, но Д.Малько знает место расположения брошенного склада боеприпасов для его пополнения. В танке не работает рация, поэтому командир и механик водитель оговаривают комплекс условных сигналов и приступают к следованию по выбранному пути.

На брошенном складе они пополняют боекомплект даже сверх нормы. Единственной ошибкой было то обстоятельство, что из 70-ти снарядов около двадцати были от другого орудия: не смотря на совпадение калибра, эти снаряды не подходили короткоствольному башенному орудию танка (принадлежали дивизионной артиллерии). Далее, практически по свободной прямой трассе, на максимльном ходу танк подошёл к Минску.

Появление в городе советского танка на начальном этапе не встретило никакого удивления со стороны противника, поскольку трофейная техника в составе армий вермахта к тому времени уже не являлась редкостью. Единственным обстоятельством способным смутить противника, были обширные и весьма приметные красные звёзды на бортах и башне танка, но и они поначалу не внесли никакой сумятицы в действия оккупантов.

Не размениваясь на одиночные цели и небольшие группы пехотинцев, танк доехал до здания спиртозавода на окраине города, где в этот момент немцами производилась погрузка ящиков с бутилированным спиртом в автомашины с охранным сопровождением в виде броневика Hanomag. В результате произошедшего боевого соприкосновения экипажем Т-28 без всякого собственного ущерба были выведены из строя (испорчены) две автомашины, броневик и до взвода живой силы противника.

Не встретив сопротивления и сигналов тревоги со стороны рассеянного паникой противника танк углубился в границы города, переехав реку Свислочь и в районе городского рынка столкнулся с колонной мотоциклистов. Первая машина с коляской практически самостоятельно вьехала под броню танка, где и была раздавлена вместе с экипажем. Остальные стрелки-мотоциклисты были частично рассеянны, либо также раздавлены гусеницами или уничтожены огнём башенных и кормового пулемётов. Большим потерям со стороны противника также способствовала паника, возникшая в связи с созданной танком труднопреодолимой аварийной ситуацией на дороге по пути следования колонны мотоциклистов, а также общим эффектом неожиданности и нелогичности появления весьма массивного военно-транспортного средства советской армии в тылу германских войск, где ничто не предвещало такого нападения.

После случившегося, не снижая общего темпа хода, танк также без каких-либо значимых повреждений проехал через улицу Советская (где им попутно была успешно обстреляна большая группа пехотинцев, стоящая у театра) выехал на улицу Пролетарская, где был вынужден остановиться. Центральная улица города была заполнена живой силой и техникой противника настолько, что не позволяла свободно продвигаться далее в выбранном экипажем Т-28 темпе. Складывающаяся ситуация требовала принятия однозначного решения на дальнейшее.

Передняя часть танка Т-28 оснащена тремя пулемётами калибра 7.62 (два башенных, один курсовой) и короткоствольным орудием калибра 76.2мм. Скорострельность последнего – до четырёх выстрелов в минуту. Скорострельность пулемётов – 600в./мин.

Открыв огонь, практически не целясь и на полном ходу, танк двинулся по улице в продольнои направлении навстречу импровизированным препятствиям в виде техники и живой силы противника. Ведя шквальный огонь из доступных средств, оставляя за собой следы разрушений и военной катастрофы, машина полностью проехала всю улицу до самого парка, где и была встречена выстрелом противотанковой 37-миллиметрвой пушки. По сути, только в этом месте города танк столкнулся с более-менее серьёзным сопротивлением. Лобовая броня Т-28 выдержала одно попадание практически без повреждений. Второму такому попаданию воспрепятствовал визуальный контакт экипажа танка с выстрелившим в него орудием и незамедлительная адекватная реакция командира танка, являвшегося одновременно стрелком башенного орудия боевой машины. Орудие противника было уничтожено вместе с расчётом.

В результате данного рейда противнику был нанесён весьма ощутимый урон в живой силе и технике, но главный поражающий эффект имело то деморализующее действие, которое оказал на германских воинов этот рейд советских танкистов. Кроме того, имеются однозначные сведения, что в то время в городе оставалось значительное число местных жителей, которые были свидетелями этого прорыва, что имело результатом немедленное изустное распространение сведений об этом подвиге среди окружающего населения. Не смотря ни на что, данный факт способствовал поднятию сопротивленческого духа и поддержанию авторитета армии на должном уровне: значение этого фактора именно в тот начальный период войны, во время серьёзных поражений, нельзя недооценивать.

Однако с этого момента началось организованное сопротивление групп гитлеровцев прорвавшемуся в их расположение совесткоум танку. Началось форсированное противостояние, в ходе которого экипаж танка принял решение прорываться к московскому проспекту и к выходу из города. Но в районе старого кладбища Т-28 попал под фланговый огонь артиллерийской батареи. Боковое бронирование Т-28 весьма значительно в сравнении со многими немецкими танками, однако, не смотря на экранирование, оно намного слабее лобового и не выдержало залпового воздействия артиллерии противника. Так в ходе короткого и неравнозначного боевого столкновения машина загорелась. Майор приказал экипажу покинуть танк.

Старший сержант Малько вылез через люк механика-водителя в передней части танка и видел, как из командирского люка наружу выбрался майор, отстреливаясь из табельного пистолета. Сержант уже отполз к ограде, когда сдетонировал оставшийся в танке боекомлект. Башню танка подбросило в воздух и она упала на прежнее место. В возникшей суматохе и пользуясь значительным задымлением, старшему сержанту Малько удалось ползком добраться до соседнего дома, где вероятно при помощи местных жителей ему и удалось скрыться.

Странно, но Малько тогда же осенью удалось вернуться в кадровый строй боевых частей Красной Армии в прежней воинской специальности: он сумел выйти вместе с такими же окруженцами в расположение частей красной армии. Странно, но он сумел выжить и потом. Удивительно, но в 44-м он освобождал г.Минск. Удивительно, но тогда он вьезжал в г.Минск на другом своём танке (четвёртом по счёту) по тому же Московскому проспекту, по которому в 41-м пытался из него вырваться. Удивительно, но он увидел тот свой первый танк, который отказался бросить и уничтожить под Березиным и который потом с таким трудом смогли уничтожить воины вермахта. Танк стоял на том же самом месте, где был подбит. Аккуратные и ценящие порядок немцы отчего-то не стали его убирать с трассы.

Д. Малько не помнил фамилий того своего экипажа. Фамилия майора и на настоящий момент установлена как предположительно – Васечкин. Имя – не известно. Фамилии курсантов удалось установить много позже после войны по свидетельским показаниям одного из них – того самого Николая Педана, которому по словам Малько первому пришла мысль предпринять глубокий рейд в тыл противника. Он был взят в плен тогда же и только в 45-ом освобождён из лагеря. Он выжил. И в 64-м они встретились с Малько, который с самого момента выхода к своим пытался установить адреса проживания хотя бы родных или близких того майора и четверых курсантов.

Известно ещё об одном из танкистов: Фёдор Наумов. Он также тогда был укрыт местными жителями, переправлен к партизанам и в 43-м году после ранения в партизанском отряде был вывезен самолётом в тыл. Благодаря как раз ему и стало известно место захоронения майора и имена двух других курсантов, погибших тогда же. Убитых майора и двух курсантов похоронила местная жительница Любовь Киреева.

Это было третьего июля сорок первого года. Командир танка (башенный стрелок) майор Васечкин, механик водитель старший сержант Дмитрий Малько, заряжающий, стрелок курсового пулемёта курсант Фёдор Наумов, Пулемётчик правой башни курсант Николай Педан, пулемётчки левой башни курсант Сергей, пулемётчик кормового пулемёта курсант Александр Рачицкий.

Видео:

Книга:
http://militera.lib.ru/memo/russian/malko_di/04.html

+1


Вы здесь » Союз | Union » Это интересно | Interesting » Воспоминания участников ВМВ